Ранние новеллы [Frühe Erzählungen] - Томас (Пауль Томас) Манн

Пико. Вы кутаетесь в молчание, хоронитесь за загадочными словами и делаете это с того часа, как мой друг слег в постель. Я еще раз настоятельно приступаю к вам: здесь что, тайна?

Пьерлеоне (совсем сломленный). Глубочайшая!

Пико. Хочу поделиться с вами подозрением, которое возникло у меня не сегодня и в состоянии подкосить всякого, кто наблюдал развитие событий вблизи. У Лоренцо врагов, как не у всякой силы…

Пьерлеоне. Он никогда не был сильным. Он жил вопреки.

Пико. Он жил, как бог! Его жизнь была триумфом, олимпийским праздником! Его жизнь была подобна мощному огню, смело и царственно пылающему высоко в небе. И внезапно огонь этот опадает, трещит, чадит, тлеет, грозит изойти углями… Между нами: это не ново. Наш век не чужд подобных неожиданностей. Мы слыхали и про письма, и про книги, которыми доверчивый адресат незаметно для себя зачитывался до царства теней, и про паланкины, куда человек садился радостный, а сходил недужный и весь покрытый коростой, и про блюда, в которые щедрая рука друга подмешивала бриллиантовую пыль, так что человек на веки вечные наедал себе несварение…

Джованни. Как это верно! Как верно! Мой отец в этом отношении всегда был слишком легкомыслен. Нельзя садиться ни за один дружеский стол, не прихватив с собой — хотя бы на всякий случай — собственного виночерпия и вина, тем более что ни один хозяин на это не обидится. Весьма правомерный обычай…

Пико. Короче, Пьерлеони, друг мой, будьте откровенны! Поговорим по-мужски! Мои опасения обоснованны? Тут не без яда?

Пьерлеоне (уклончиво). Яда… Как посмотреть!.. Как посмотреть… милостивый государь!.. Не угодно ли вам пройти со мной, маэстро Анджело? (Кланяется и удаляется. За ним следует Полициано. Они быстро уходят по саду.)

Пико. Чудной старик!

Джованни. Ах, как все скверно, Пико! Мне страшно и грустно. Если бы он хоть не так отвратительно закатывал глаза, отец…

Альдобрандино. Не печальтесь, ваше высокопреосвященство, любезный государь Джованни! Коли болезнь необычна, таким же будет и выздоровление. Сказочные исцеления случаются. Послушайте же, что произошло со мной! Это отвлечет вас. Я, как это свойственно нежным, чувствительным людям, часто болею, но однажды, два года или семь лет тому назад, оказался на пороге смерти. То было заболевание носа, всепожирающее страдание внутри сего благородного органа. Мне не мог помочь ни один врач. Все наружные и внутренние средства были исчерпаны. Я принимал даже волчьи экскременты, растворенные с корицей в улиточьем соку, а кровопускания истощили мои последние силы. Однако пути для живительного воздуха перекрылись, и я полагал уже, что мне предстоит задохнуться. И вот, в момент непереносимой муки друзья принесли меня к одному мастеру тайных наук, Эратосфену Сиракузскому, крайне искусному некроманту, алхимику и целителю. Он осмотрел меня, не сказав ни слова, смешал в курильнице пять каких-то порошков и поджег. Затем пробормотал над ними заклинание и оставил меня в лаборатории одного. И тут пошел такой, знаете ли, чудовищно едкий дым, что дыхание у меня совершенно сперло и я решил, что мне конец. Из последних сил вскочил, чтобы добраться до двери и бежать. Но, поднявшись, представьте, начал безудержно чихать, как в жизни еще не чихал, меня сотрясало с головы до пят, и вдруг из носа выскользнул зверь, червь, полип, длиной с мой самый длинный палец и препротивного вида: волосатый, полосатый, склизкий, с присосками и щупальцами. Но нос у меня прочистился, и, вдохнув чистого воздуха, я понял, что полностью исцелился.

Пико (который смотрел направо в сад). Послушай, Ваннино, я оставляю тебя, я удаляюсь. Вон идет твой брат Пьеро. Ты знаешь, я не одобряю его образ жизни. Разреши мне с ним не сталкиваться. Может, мне дозволят пройти к твоему отцу. Прощай, увидимся. Всего вам самого доброго, государи. (Уходит.)

Джованни. Ну а что же червь, полип, Альдобрандино? Ты его поймал?

Альдобрандино. А-а, нет, тот уполз. Провалился в щель в полу и улизнул.

Джованни. Жаль! Ты мог бы приручить его или, пожалуй, выдрессировать для каких-нибудь фокусов…

Пьероде Медичи (быстро, гордо шагает по правой боковой тропинке. Это высокий, сильный, гибкий молодой человек двадцати одного года с гладким, гармоничным, презрительным лицом и спадающими на шею густыми мягкими каштановыми волосами, покрытыми бархатным беретом с брошью и пером. На нем короткий, застегивающийся спереди на множество мелких пуговиц камзол голубого шелка, молодой человек вооружен кинжалом и мечом. Манеры его высокомерны, речь громкая, с повелительными нотками, он необуздан и вспыльчив). Джованни! Не понимаю, куда ты подевался! Я ищу тебя!

Джованни. Ну вот и нашел, Пьеро. Что скажешь хорошего?

Пьеро. У тебя гости… Ах, художники! Давно здесь? Грифоне. Около часа, ваша светлость, где-то около часа.

Пьеро. И полагаю, пока больше не нужны. Если вам угодно проститься, удерживать вас не станут. (Топнув ногой.) Извольте убраться к черту!

Эрколе. Высокочтимый господин Джованни, разрешите нам откланяться.

Джованни. Ступайте с Богом, друзья мои, но не уходите далеко. Уверен, вы понадобитесь отцу. Прощай, Альдобрандино… Грифоне… и ты, Франческо… Не сердитесь… Ладно… (Он немного провожает одиннадцать художников и возвращается.) Ты несправедлив, Пьеро, так обращаясь с этими замечательными людьми.

Пьеро. Не понимаю, как можно иначе обращаться со сбродом художников, с этими буффонами.

Джованни. Ну знаешь ли, ты не прав. В каждом художнике, может, и есть нечто от шута, от сброда, но есть и что-то кроме, потому что каждый из них еще вроде властителя, указующего вкусу толпы новые пути и создающего новые, так сказать, увеселительные ценности…

Пьеро. Ну конечно! Величественные властители! Этот Альдобрандино…

Джованни. Да-да, этот Альдобрандино! Честно признаюсь тебе, что общение с ему подобными мне милее всего. Гуманисты — краснобаи и безбожники, поэты в большинстве своем жалки и спесивы, а вот художники по мне. Они учены, но не скучны, красиво одеваются и обладают чувством юмора, безыскусностью и глубоко порядочны. А какая подвижность духа, какая свобода фантазии! Мессер Пульчи, ей-ей, с ними не сравнится. Ты не успеешь перебрать четки, как этот Альдобрандино расправится с тремя великанами, изольет потоки кровавого дождя и, чихнув, исторгнет чудище, ни секунды не сомневаясь в правдивости своей болтовни…

Пьеро. Ну, ради Бога, веселись в свое удовольствие. Но мне нужно поговорить с тобой наедине, поэтому я и позволил себе столь дерзко послать твоих друзей к черту.

Джованни. Ты хочешь со мной поговорить? Денег у меня нет, Пьеро!

Пьеро. Не ври! У тебя всегда есть деньги.

Джованни. Клянусь Кровью Христовой, у меня были крупные расходы… На музыкальные инструменты, на карлика-мавра — забавнейшее порождение земного шара. Хочешь посмотреть? Пойдем, я тебе покажу! Чего тут пустословить про деньги…

Пьеро. Мне они нужны. Ссуди меня ненадолго.

Джованни. Не могу, Пьеро, никак не могу. То немногое, что у меня осталось, я вынужден удержать.

Пьеро. Ваше высокопреосвященство, вероятно, копит на sede vacante[60]? Но ваш черед еще не настал, светлейший иерарх. Вы не перегоните Родриго Борджиа. Говорят, он посылает кардиналам, которых не успел отравить, груженных золотом лошаков, дабы таким образом расположить к себе Святой Дух. Вашей светлости придется потерпеть.

Джованни. Что ты такое плетешь, Пьеро! Разумеется, мне придется потерпеть. Мне едва исполнилось семнадцать. Кстати, сейчас все только и говорят что об усилении симонии, я бы хотел обсудить с тобой этот предмет…

Пьеро. Значит, так, мне нужно сто дукатов, чтоб купить лошадь, на которой я собираюсь появиться на ближайшем турнире во второй день Пасхи…

Джованни. Сто дукатов! Ты неразумен! Лошадь! У тебя такое множество лошадей! И эти твои нелепые турниры! Что ты на них так помешался? Несутся друг на друга, делают друг другу больно, и ни единого проблеска ума. Ты когда-нибудь читал, чтобы Сципион или Цезарь дрались на турнирах? Какая опасная глупость! Вот Петрарка…

Пьеро. Да плевать мне на твоего Петрарку! Нужны мне предписания какого-то нытика-рифмоплета касательно рыцарского, элегантного образа жизни. Прошли те времена, когда князья Италии и Европы видели в нас лавочников и менял; они прошли, когда мы научились носить доспехи и владеть копьем. Мы не должны отставать от других дворов, а что такое двор без турниров? Одним словом, ты ссудишь меня сотней дукатов или нет?